Французы отдали свой язык на экспорт

Эрик Земмур говорит так быстро, что спотыкается на каждом слове. Он рассказывает о своей последней книге «Французская меланхолия», попавшей в Париже на верхние строчки списка бестселлеров.

«Смерть французского политического влияния привела к смерти французского языка, — говорит Земмур. — Даже французским элитам он больше неинтересен, они все говорят по-английски. А рабочий класс и подавно не думает о чистоте языка».

Земмур — фигура неоднозначная. Его противники недавно попытались добиться его увольнения из газеты Le Figaro за скандальные высказывания о французских неграх и арабах в эфире телевизионного шоу. По его мнению, под влиянием иммиграции и других внешних факторов Франция потеряла связь со своими героическими древнеримскими корнями, своей национальной gloire, славой, своей исторической культурой, в центре которой находится французский язык.

Многие думаю, что Земмур — радикал, но он такой не один. Недавно президент Франции Николя Саркози жаловался на snobisme («снобизм») французских дипломатов, которые «спокойно говорят на английском языке» вместо находящегося под угрозой французского. Французский становится языком не французов. Свыше 50% франкофонов — африканцы. По-французски чаще говорят гаитяне и канадцы, алжирцы и сенегальцы, иммигранты из Африки, Юго-Восточной Азии и с Карибских островов, поселившиеся во Франции.

Так что же такое французская культура теперь, когда в мире 200 млн человек, говорящих по-французски, но лишь 65 млн из них французы?

Назло глобализации все больше людей хотят подчеркнуть свое отличие от других и обозначить свое, отдельное место в мире. Язык — очевидный способ добиться этого. В Канаде жители Квебека пытались запретить вывески и другие публичные объявления на любых языках, кроме французского. Баскские сепаратисты убивают испанцев во имя политической, языковой и культурной независимости, а Франко сажал в тюрьму всех, кто говорил по-баскски или по-каталански.

Абду Диуф, бывший президент Сенегала и генеральный секретарь Международной организации франкофонов, считает, что на самом деле положение французского еще никогда не было таким выигрышным. «По правде, — говорит он, — будущее французского языка — в Африке».

Там, как и везде от Бельгии до Бенина, от Ливана до Сент-Люсии, от Сейшелов до Швейцарии, от Того до Туниса, французский — лишь один из нескольких языков. Это значит, что для жителей этих мест французский — осознанный выбор. Он не обязательно обозначает политическую, культурную или иную зависимость от Франции.

Разные расовые и этнические группы во Франции начали более настойчиво выступать за свои права, в том числе за право на собственную культуру. Избрание Барака Обамы в США ускорило этот процесс, показав, как мало негров и арабов добились политической власти.

«Мир переменился, — говорит писательница Нэнси Хьюстон, родившаяся в Канаде и переехавшая в Париж в 70-х. — После войны французские писатели отказались от идеи повествования, потому что Гитлер и Сталин рассказывали сказки, и вера в сказки стала казаться наивностью. Вместо этого они все чаще обращались к абсурдизму. Французы отказывались рассказывать даже о собственной истории, включая войну в Алжире. А ее, как и любую историю, нельзя понять до конца, пока ее не превратят в великие литературные произведения. У франкофонной литературы нет таких корней. Она все еще рассказывает истории».

Ясмина Хадра — известный алжирский писатель. Его настоящее имя — Мохаммед Мулессехул. Этот 55-летний офицер алжирской армии в отставке, сражавшийся с французами и живущий теперь в Париже, под именем своей жены пишет романы, в которых критикует алжирские власти. Это псевдоним он взял, когда военные в Алжире запретили его произведения.

«В 15 лет я прочитал Камю по-французски, — рассказывает он, — и решил писать по-французски сам, частично потому, что хотел ответить Камю. Он писал об Алжире, в котором не было арабов. Я хотел писать на его языке, чтобы сказать, что я здесь, я существую, а еще потому, что люблю французский, хотя остаюсь арабом. В Париже все еще боятся французских писателей, становящихся всемирно известными без его согласия. В то же время в определенных арабоязычных кругах меня считают предателем, потому что я пишу по-французски. Я застрял между двумя культурами, двумя мирами. Культура в конечном итоге все равно связана с политикой. Я — французский писатель и алжирский писатель. Но на самом-то деле я и то и другое».

Майкл Киммельман